Книга Иероним, страница 10. Автор книги Виктор Шайди

※ Download: oppasembhigh.fastdownloadportal.ru?dl&keyword=%d0%92%d0%b8%d0%ba%d1%82%d0%be%d1%80+%d1%87%d0%b5%d0%bd%d0%b3+%d0%bf%d0%be%d0%b2%d1%82%d0%be%d1%80%d1%8f%d0%b9+%d0%b7%d0%b0+%d0%bc%d0%bd%d0%be%d0%b9&source=bandcamp.com


Шли бы вы отсюда. И никаких сырников на ужин! Там он некоторое время наблюдал за тренировочной дуэлью Рона и Цепеша. Как ты не понимаешь!

Я не могу больше петь эти... Потому как деньги к деньгам... Ты бы стрелял, что ли.

Книга Иероним, страница 10. Автор книги Виктор Шайди

Все авторские права на пьесу защищены законами России, международным законодательством, и принадлежат. Запрещается ее издание и переиздание, размножение, публичное исполнение, перевод на иностранные языки, постановка спектакля по пьесе без письменного разрешения. Друг ты мой, повторяй за мной Семейный альбом в четырех фотографиях 1995 г. Заинтересовало 16780 читателей с 22 февраля 1999 г. Действующие лица: Первый Второй Люба 1 Надоевшая картинка - в сполохах цветных огней молодой парень с гитарой под ритмичную музыку выкрикивает слоги слов, припадочно дергаясь, симулируя - или на самом деле испытывая - экстаз. Но это не зал и не эстрада, а квартира, пестро и нелепо обставленная. Видно, что хозяева недавно разбогатели. Спокойная, еще молодая женщина, забравшись с ногами в кресло, вяжет, одобрительно кивая. Первый особенно картинно изгибаясь. Друг ты мой, повторяй за мной... Вор у вора дубинку украл... Люба бормочет, одобрительно кивая, не отрывая взгляда от рукоделия. Лучше всех, золотой мальчик. Певец вдруг застыл, будто его выключили из сети. Ищет слова - обычная его манера разговаривать. Тем временем смолкла музыка, погасли огни светоустановки. А свой голос у Жеки не ясный и сладкий, а хрипловатый и низкий. Как ты можешь, Люба? Как ты можешь жить... С чем с этим? Как ты можешь с ним жить? Ужасно с тобой это... А мне нравится, как мы живем. Это же прямо бросается в глаза. Бросается в глаза, какой он человек. Ты, Жека, остальных не видел, с кем я жила. Мой последний муж, до Виктора... Э, да что тебе рассказывать! Ты молодой еще, Жека! Как на самом деле! Ты в курсе, как на самом деле! А как же на самом деле? Мне тридцать лет, а не девятнадцать... Похоже, ты сам уже в это плохо веришь. А Виктор, что же - ну и Виктор. У тебя вся жизнь. Мне нравится, как мы живем. Он ведь даже это... Он ведь даже не живет с тобой. То говоришь, как можно так жить, то Виктор со мной не живет! Но я про одно и то же. Я как раз все могу. Ты не можешь его любить. Мне кажется, это в принципе невозможно. Ты, Жека, остальных не видел, с кем я жила. Что именно тебя интересует? Поэтому у тебя нет детей? Мало ли у кого еще нет детей. Что, видно, все были такие. Мало ли у кого еще нет детей. А ты посмотри в свой паспорт. Я их на себя запишу! Обещал - значит женюсь! А ты ей при свидетелях обещал? Хотя надо Вите сказать. Он со свидетелями поговорит. Как ты это можешь... Так нельзя, как ты. Как я, тоже нельзя. Не поминай Божьего имени всуе. Всуе - это чего? Всуе - это как ты. Да я и не поминаю. А по-моему, все очень хорошо. Все зависит от человека. Вот и я пою. Ты - поешь, Жека. А у деда был брат, Тимофей. Вот у того был голос ну, оперный просто. А детей не было. Мало ли у кого нет детей. А если бы были? Понимаешь, я к чему? Если б я не от деда Василия родился, а от Тимофея? Я б сейчас бы в опере пел. И что бы ты там пел, Жека. Да все бы пел. А я родился от Василия. А могло бы быть все по-другому. Понимаешь, к чему я? А что ж у него не было детей, у этого твоего дядьки, ну, у которого голос был? Кто ж его убил? То ли двадцатые годы, то ли тридцатые. Они все друг друга поубивали. Какая у нас интересная история! Как мы всегда хорошо жили! Конечно, хорошо, раз есть что вспомнить. Какая наступила удивительная, прекрасная жизнь! Как мы будем вспоминать о ней! Я тебя всегда любил, всегда... Всегда - это как? Всегда - это всегда. Надо подумать о будущем. Хочешь, я убью его? А как же эта твоя... Видишь, Виктор правильно говорит, что никакой Светланы не существует. Что вы со мной делаете! Что ж - любимая тема. У Виктора любимая тема. Мол, подобрал он тебя в подземном переходе... Ты там на дудочке играл, на свистульке... Это была альтовая флейта! Я классно играю на альтовой флейте. Просто об этом никто не знает. Никто обо мне ничего не знает - как все на самом деле. Я не хочу так больше. У него любимая тема... Как и кого он из грязи... Я любил тебя всегда... С интересом смотрит на происходящее. Люба, почему опять дома пахнет щами? Потому что я варила щи. Это слышно еще на улице. Я же просил тебя, Люба. Ты сам любишь щи, умираешь как. Второй проходит в комнату, аккуратно снимает пиджак, вешает его на спинку стула. Первый смотрит на него, ловя каждое движение. Когда, наконец, нормальная мебель... Спрашивает машинально, не надеясь на ответ. Переодевает домашнюю куртку, туфли. Первый, помедлив, берет гитару, становится в привычную позу, картинно изогнувшись... Снова смотрит на Второго. Первый хрипло и громко поет, дергаясь всем телом и тряся головой. Вор у вора дубинку украл... Сразу видно, что ты отдохнул. Дернувшись не в такт, певец замер от этих слов. Было - не было. Плюс два кэгэ, это как минимум. Я не поправился ни на грамм. Второй игнорируя волнение Первого. Так отчего не звонит дизайнер? Как ты считаешь, Люба? Может быть, я мало ему пообещал? Я соблюдал режим всю неделю! Оба - Первый и Второй принюхиваются жадно. Пообедай с нами, Жека. Что ты не можешь? Кричит Ненавижу ложь буржуазных отношений! Знаешь, кто это сказал? Эта такая система, что всему остальному конец. Это сказал Вэ И Ленин. Отчего, Люба, ты меня не любишь, как я тебя люблю? Я накрываю на стол. Отчего ты не носишь дома красивое кимоно, что я тебе привез издалека? Отчего ты носишь этот старый халат, рваный под мышкой? Значит ли это, что тебе все безразлично? Он мне напоминает нашу трудную молодость. У нас не было молодости! У нас сейчас молодость! У нас все хорошо! И никаких сырников на ужин! Вызови из фирмы, я же дал тебе телефон! Ты же всегда любил сырники. Первый снова становится в позицию, поет. Друг ты мой, повторяй за мной... Эй-ой, повторяй за мной... Второй внимательно наблюдает за Первым. Тот встречает его взгляд и замирает. У меня ничего не получается. Второй никак не комментирует это заявление. А вот - обедать... Ты что, щец сварила? Второй стучит кулаком по столу. Так устрицы или улитки? Одно с другим не сочетается! По-моему, есть это невозможно. Устрицы скользкие, да, а улитки... И почему ты ставишь щербатые тарелки? А новый я не распаковывала. Подожди, он так и стоит, этот сервиз, в коробке со вчерашнего дня? Так зачем я его тогда купил? Смотрят друг на друга. Первый с отвращением ковыряет что-то на тарелке. Меня от них тошнит. Так зачем я их купил, за такие деньги? Так на чем мы остановились? Когда придет дизайнер, привести все это хоть немного в порядок. Чтоб было похоже, что вот люди живут. Живут люди богато, все есть, все хорошо... Я спрашиваю - вот что такого плохого случилось? Живем мы хорошо, это верно. Значит, ничего не случилось. Ну, вообще-то говоря, может, что и случилось, но не сейчас и не с нами, а у нас как раз все очень хорошо. На нет и суда нет. Первый встает, не сразу. Я ненавижу, когда меня так называют - Жека. Тебе девятнадцать лет, Жека, это знают все, кто покупают кассеты с твоими - нашими - песнями. А покупают их очень хорошо. Я больше не хочу быть противным мальчиком! У меня двое детей. Все знают, что у тебя нет никаких детей. Я решил жениться на Светлане, Виктор Михайлович. Светланы никакой не существует, договоримся так. Я нашел тебя в подземном переходе... Почему ты ешь без аппетита, Витя? Когда едят без аппетита. Почему не сервирован стол? Тебе девятнадцать лет, у тебя никогда не было матери, и ты не женат, потому что без конца влюбляешься в разных девчонок. Пусть у каждой будет шанс. Зачем сервировать стол, когда и так хорошо. Первый сжимает виски руками, с надрывом. Отчего мне кажется, что все это уже было? Потому, что ты уже неделю пьешь запоем. Всю неделю, что ты пропадал. Твой режим мне известен. У меня родился ребенок. Как это у тебя получается? Папа Витя всегда что-нибудь придумает, ты же знаешь, проверено. Светлана сказала - на этот раз она - в случае чего - не простит. При чем здесь Светлана? Друг ты мой, повторяй за мной... Что, собственно говоря, случилось. Вот тебе, Люба, все надоело? Конечно, надоело, сколько можно. Это все не причина. Всегда думала - как это можно есть устрицы? Объективно говоря, я вам обязан всем. Хотя я- как посмотреть... А как ты хочешь посмотреть... Я вас уважаю, да... Вы столько успели в жизни... У меня как-то не хватает слов... У меня проблема со словами... У всех с чем-нибудь проблема. У тебя проблема со словами. Поэтому ты поешь мои стихи. Я не знаю, что там дальше. Но я не могу так больше. Дело в том, что Жека... Светлана, при чем здесь Светлана? Вы всегда оскорбляете меня, специально. Та самая Светлана из твоего поселка? С таким личиком, с такими ногами? У тебя что, опять от нее ребенок? Новый ребенок - от нее? Я не могу больше петь эти... Ты понимаешь, что это конец твоей карьере? Нашему Жеке девятнадцать лет... У него нет жены... У меня нормальные дети! Я вот что - нам всем давно надо перестать размножаться. Почему ты так говоришь? И что тогда будет? Планету заполонят дикие расы... Напиши про это песню, Витя, а Жека положит на музыку и споет. Ты-то, Витя, что волнуешься? У нас с тобой нет детей. Мы никому не передадим наших пороков. Я люблю своих детей! Люблю свою дочь и сына. Сын только что родился. И она мне сказала - если опять откажусь через прессу, она больше не простит. Светлану ты тоже любишь? В общем и целом... Вы, знаете что, вы всегда меня запутываете словами. Одного я не понимаю... Тебе так все не нравится? Пошли меня к черту! Я нашел тебя в подземном переходе... Ты стоял и играл на дудке... Это была альтовая флейта! Друг ты мой, повторяй за мной, Вор у вора дубинку украл. Скажи нет, скажи да, И так будет всегда... Отчего такие плохие, такие ужасные стихи? Чтоб люди знали, что нужно говорить в каких случаях. Слова не должны быть слишком хороши... В одна тысяча девятьсот восемьдесят третьем году у Виктора вышла книжка стихов. При чем здесь это? Жека может решить, будто ты рассказываешь ему старую, старую историю. Был поэт, не хуже других... Кто-то говорил - даже получше многих других... И вот талант зарыт, стихи заброшены... Деньги к деньгам, вот и погиб человек... То есть нет, он жив. И даже неплохо жив. Но послушайте только, что о нем говорят бывшие, несколько заброшенные друзья... Не вижу здесь смешного. Иди обратно в свой подземный переход. Правильно, у тебя нету чувства юмора. А у меня есть. Люба через какое-то время вторит ему. Ты мне надоел, Жека! Отчего, Люба, человек так избегает этого - встать и уйти? Отчего бы это, как ты думаешь? Встать, уйти, сказать нет, уйти навсегда? Как ты считаешь, Люба? Ну, у тебя пункт. Кто это там выдавливал по капле раба... Выдавливали все они, А Пэ Чехов и иже с ним по капле раба, выдавливали и все выдавили. Но куда она делась эта рабская кровь? В каких жилочках и веночках нынче она играет? И вот что, Жека. Ты вот эту улыбочку отмени. Когда ты так улыбаешься, не на тридцать, а на все сорок лицо выглядит. А нам это ни к чему. Потому как деньги к деньгам... Тебе девятнадцать лет, Жека! Отчего мне кажется, что вообще... Что все уже это много, много раз... Чтоб стены все снести... Ванну соединить с кабинетом, а кухню со спальней... Почему у нас с тобой никогда не было спальни, Люба? Представляешь - большая-большая комната... Ну я не знаю... А что ты хочешь, чтоб я говорила? Мне нравится, как мы живем. А мне не нравится... Ну я не знаю, Витя... Запах вчерашней капусты, стираного белья - бедняки все время стирают! Я новый гарнитур купил! Ну щец-то, положим, я сварила. Не вари больше, Люба... Мне все нравятся, ты же знаешь! Все нравятся - кроме меня. Ты мне нравишься, как сама жизнь, Витя. Почему так все получается? Ты бы оставил Жеку в покое, Витя. Сегодня вечером - по всем делам - мы должны записать новую песню. Друг ты мой, повторяй за мной? Я обещал, значит песня сегодня будет. Оставь его в покое, Витя. В конце концов, у тебя есть другие. Жека не хочет больше! Ну мало ли кто чего не хочет. Чем именно он тебе нравится? Чего именно у меня нет, а у него есть? Что тогда ты делаешь? Ты же видишь, штопаю себе чулок. Я же запретил тебе это! Вещи в починку, я отложила. Про что мы с тобой никогда не говорим. Тебе просто нужна истая жена... Мы слишком давно и хорошо друг друга знаем... Поэтому все, что тебя мучает. Посуди сама, что я буду делать с новой женой? Вот с ней-то как раз... Подходит к ней, обнимает. А что если мы купим тебе новую шубу? Сейчас за новую песню будут новые деньги... Друг ты мой, повторяй за мной? Хоть ты-то не повторяй эти ужасные слова... Все переделать, перепланировать, переставить... Чтоб диван стоял у окна... У нас нет дивана! Нет, пусть будет диван... Кожаный старый диван с просторными подлокотниками... И портьеры остались от прежних хозяев... А керосинка на полу - для безопасности. Ты помнишь, как пахнет керосинка? Вот чем всегда пахнет. На керосинке с самого утра стоит кастрюля... А еще можно включить патефон... Какая ты красивая, Люба. Одет по моде 49 года. Я, с твоего разрешения, переоденусь. Люба садится в кресло, берет вязание. Лев Львович учил, на вы, когда дама. Какая я тебе дама! Ты, Люба, не понимаешь... Против воли следит за ее движениями. Как же это он устроен? Что иногда все нужные мысли куда-то. Женщина, в сущности, это глупость, а мысли куда-то уходят. Куда же это оне уходят, мысли твои? Куда они вообще уходят? Надо спросить у Лев Львовича. Люба отходит от него. Лев Львович да Лев Львович. Ему сейчас нужна чуткость. Чуткость - на нее это... Ну ты даешь, вот что! Не знаете, что сейчас в этих... Как это может быть, Люба! Чтоб у Лев Львовича экономка была неграмотная! И никакая я не экономка. Ну это я так... Помыть, постирать, ну там щец сварить - и все дела. И больше никаких дел. Как это может быть? Просто странное дело: с Божьей помощью тысяча девятьсот сорок девятый год на дворе, а у самого Лев Львовича неграмотная эта... Мол, на Бога надейся, а сам не плошай, оттого сорок девятый год. Люба подходит ближе, смотрит в глаза. И чего теперя будет? Первый смотрит ей в глаза. Чего заладил - эх да эх. Что у тебя, других слов нету? Плохо у меня со словами... Мне Лев Львович как отец родной! Так ты что, и впрямь того... Что ж, неприятности завсегда есть. Приятностев - вот их всегда не хватает, а неприятностев предостаточно. Я всегда думал - что вас связывает? Хозяева до семнадцатого года! А говоришь, газет ты не читаешь. Что тебя здесь держит?.. Приятностев завсегда мало, так жизнь устроена. А приятностев всегда мало. А что я могу сказать, когда Лев Львовичу я во всем обязан? Сам не знаю, как. Что ж, приятностев завсегда мало, так жисть устроена. Я хочу от тебя ребенка! Воли моей на то нет, чтоб ребеночков рождать. Он целует ей руки, шею. Шарлатанов от генетики, правда, отменили... Наследственность роли не играет, это теперь научно доказанный факт. А говоришь, Люба, будто ты газет не читаешь. Они падают на диван Появляется Второй - вальяжная профессорская походка, пенсне, вальяжный домашний халат. Долго смотрит на диван, оставаясь невозмутимым. Люба встает, застегивается, совершенно спокойно. Это я щец сварила. Не надо лишних слов. Лев Львович, я готов это... Если надо жениться, я готов жениться... Люба живет у меня... Люба отвечает из кухни. Второй начинает ходить по комнате. Видишь ли, мой друг... Впрочем, мой друг, ежели он - этот самый человек - говорит, что собирается все менять, это тоже ничего не означает... Об этом не говорят, милый Степа. И в каком случае, и когда. А также: не говорят от того, что бдительность, или потому, что вообще не говорят? Ты - мой ученик, Степа. В пятнадцать часов завтра. Мне кто-то говорил - в следующий понедельник. Как быстро, как все быстро! Ты Степа, мой ученик, я тобой горжусь. Слово - так надо, эти слова, это словосочетание... Лев Львович, вы для меня отец родной. Лев Львович, у меня нет своих слов, я привык по тетрадке, где роль, но тут я прошу... Я с ошибками пишу. С грамматическими и синтаксическими. Кто, кто это будет читать? Кто теперь будет читать хоть что-нибудь, что я напишу? Сегодня мы разбираем персональное дело Рокотова Льва Львовича. Этот человек нам хорошо знаком... Я был его учеником, посещал его лекции и спецкурсы... Я есть ваш ученик! Я ничего, кроме добра! Вилка в левой, нож в правой, пиджак на одну пуговицу, Мольер великий писатель, женщина пошла - надо встать! Пиши, у нас мало времени. Посещал курсы и спецкурсы... Оттого мне хорошо известно, что Лев Львович Рокотов - это замаскировавшийся враг... Вот это ты молодец. Я и впрямь многому научил тебя... Замаскировавшийся враг, свивший себе гнездо в нашем институте... Хоть бы про гнездо не надо? Какой же это глагол, Степа! Кто это сказал, знаешь? Кто знает, может, оно и к лучшему... Как только председательствующий скажет: давайте, товарищи, высказываться по делу Рокотова, ты первый - запомнил? Чтоб никто вперед не успел - берешь слово! И что ты говоришь? Первый думает, потом грохает кулаком по столу и вскакивает. Что они гниды подзалупные, а вы честный коммунист и педагог хороший, студентам отец родной. Да у нас на хуторе этим, что под вас из чистой зависти копают, давно бы уж красного петуха бы пустили! У тебя ж в анкете другое совсем написано. У тебя там пролетарское происхождение написано. Писали писаки, читали собаки... Ты мне, Степа, этого не говорил. А что не сказано, того нет. А как же эта тогда... Подумать только - хутор! Все это не годится, Степа. Если ты все это скажешь, мое положение только ухудшится. Я могу и это... То есть, извиняюсь горячо, конечно, но культурно, что, мол, за вас ручаюсь и ни в каком таком ни в чем вы не замечены... Значит, первым - только чтоб успеть! Читай по бумажке, то, что я тебе продиктую. Иначе, если начнет кто-нибудь другой... Все это трудно понять. Потому что ты тупой! Падите прочь, невежды - экзите, профани - это про тебя! На артиста поступил учиться! Одна твоя дикция чего стоит! И к иностранным языкам способностей у тебя никаких, и Пушкина ты не знаешь! Я хотя бы думал - пролетарий, рабочая косточка, а оказалось - хутор! Говорил мне профессор Воронцов... Где он сейчас, этот профессор? Во имя чего все? Я сразу хотел предложить. Я ничего не понимаю. Ну их здесь совсем! Пусть они здесь остаются, собрания, проработки, а мы успеем. Они здесь, а мы там... Там - это где? Там - это там! Это где надо, они туда не доберутся... Там ни про какое театроведение ни один человек не слышал, это я голову на отсечение даю! У меня там родаков полстаницы, у меня дядька родной там при мельнице работал... А голосина у него какой, у дядьки! Он в церкви в хоре пел, пока церковь не снесли, ажно стекла дрожали! Не надо давать голову на отсечение... Записывай за мной: в нашем институте вышеназванный Рокотов халатно относился к своим обязанностям. Не знаю, было ли это прямым вредительством... Первый садится, пишет, от усердия высунув кончик языка. Ничего не поделаешь, Степа... Понимаешь - ничего не поделаешь. Так бывает, что ничего не поделаешь, и нужно понять это. Ночной поезд до Азова... Любу с собой можно взять... И поминай как звали... Я не таракан, чтобы бегать! Я красный профессор Рокотов, и никакие подводы, чтобы бежать от партии, мне не надобны! Вот Воронцов Сергей Викентьевич... Тот все вздыхал: бежать, бежать! Отчего, Сергей Викентьевич, вы в двадцать втором не бежали? А я ему и вжарил эту - правду-матку. Не бежали, Сергей Викентьевич, оттого что не успели! А где сейчас профессор Воронцов? Степа, об этом не говорят! А правда, будто это его квартира... Кто это сказал, знаешь? Воронцов, если хочешь знать, занимал всю квартиру... У меня вот, керосинка на полу... О том, что конфликты по поводу собственности в классических пьесах уже непонятны новому зрителю... Скажем, герои Мольера или Островского отнимают друг у друга дом и капитал... Это совершенно непонятно новому зрителю, который не имеет собственности... А если она и есть, он добровольно отдает свою собственность народу... У деда мельницы были на Кубани... В доме нашем теперь изба-читальня... Об этом не говорят, Степа! Ну дак я только вам... Вы ж мне лучше отца... Воронцов хотел бежать, а я бежать отказываюсь. Отказываюсь бежать от товарищей. Потому что Воронцов виноват, а мне винить себя не в чем! Если не выступишь ты, выступит кто-нибудь другой. Как ты не понимаешь! Но тогда не выступлю я... Но тогда - кто-нибудь другой... Смотрят друг на друга. Второй диктует, сперва с сознанием трагизма ситуации, потом увлекаясь потоком текста. Можно ли назвать деятельность вышеозначенного Рокотом прямым вредительством? Не знаю, пусть этому, если нужно, дают оценку соответствующие органы... Но во всяком случае налицо многие упущения в осознании и понимании истории мирового театра... Чего стоят эти утверждения Рокотом, что, мол, жизнь есть театр и все - мужчины, женщины - есть актеры? Уже прозвучали голоса, разоблачающие идейные заблуждения профессора Рокотова... Первый не поднимая глаз. Мой мальчик, лучше, если это первым скажешь ты... Прислужника нездоровых сил, буржуазного прихвостня и прихлебателя... А это где-нибудь запишется? Мы видим постепенное скатывание человека, с идейных позиций... Вдруг где-то это запишется? Получится, будто я взаправду... Ну, где надо, это бесспорно запишется. Потому как бдительность, и таков исторический момент. Да я не об этом... Ты ведь атеист, Степа. Ты ведь клялся мне и товарищам, будто убежденный воинствующий атеист!.. Атеист, того-этого, само собою... У тебя ведь нет детей, Степа! Разоблачая здесь перед вами профессора Рокотова... Люба входит с дымящейся кастрюлей. А вот я щец сварила. Разливает щи по тарелкам. Эвон, трещина на тарелке. Бережешь тут посуду, бережешь, а вон трещинами то она и исходит. Оттого что при царизме в фарфор свинец добавляли. Чтоб, значит, фарфор белее был и чтоб рабочий класс в корень извести. С утра на керосинке стояли. Главное дело, что ребеночков нету, никто не пищит, не беспокоит. Нет, мне нравится, как мы живем... Я бы сына это... Сноснее многих был Евгений... Какая ты красивая, Люба... У меня никогда, никогда не было такой красивой женщины... В тебе есть загадка... Будто ты не та! Он нравится тебе, Люба? О чем с тобой говорить? Я никогда не знал, как это делается с красивыми. Щи наварилися, настоялися, прелесть. Я никогда не знал, как это делать с красивыми, как ты... Я знал, как это делается с худыми аспирантками, сутулыми поэтессами. Я знал, в какой момент можно перестать читать стихи и выключить свет. Чем она была некрасивее, тем точнее я это знал. Недосол на столе, а пересол на спине. Иди ко мне, Люба! Люба встает, жуя, подходит. Они падают на диван. Только чтоб ребеночков не получилось. Чтоб ребеночки нарождались - на этом моей воли нету. Грозный, громкий стук в дверь. Часть вторая Редакция исторического журнала. Люба, в некрасивых больших очках, печатает на машинке. Входит Первый, тяжело опираясь на палку. Орденские планки на груди. Зачем так стучать в дверь? Что ж тут такого? Мороз по коже, когда так стучат в дверь. Чего ж вы такая нервная? Ну, уж это не ваше дело. И скоро-таки он обратно появится? Ежли что, я судиться могу. Можете - так судитесь. Я все права имею. Порядочные люди - они всегда похмеляются, ежли что. Кто ж, интересно знать, такой порядочный? Нет, нету пока Юрия Сергеевича. Будет, а как же. Ну так я подожду. Столько лет ждал, еще подожду. Эго вы все так, бабы, говорите. А так вам только дай. Не могу словами выразить. Да на что вам? Любой тебя звать, вот. Шли бы вы отсюда. Не уйду, пока не дождусь своего. Я только в глаза посмотрю, и все. Потом начнется самое интересное. Я вас где-то видел. Сообразил, где вас видел. Называется - белая горячка. Увидишь, как я сейчас с твоим редактором. Писали писаки, читали собаки. Они писали, а собаки это мы. Ты, я - для них собаки. Вот они и пишут. Сейчас вижу - ваше лицо мне знакомо. Скандалить, что ли, приходил? Ох я этого не люблю. Так все и терпеть? Первый сильно дрожащими руками достает из-за пазухи помятую брошюру. Деньги вы получили, солдат Малышев? Как вы, Люба, можете его защищать. Это, товарищ Малышев, литературная запись... Вам понятно, что это? Вот вам и литературная запись. Мне корешок мой письмо ужасное прислал - мол, не хочу знать тебя, сволочь, после того, что ты написал? А я не писал! Вы меня не успокаивайте! Я до правды дойду! Никто не доходит, а я дойду. Степан Малышев - знаете? Вот это мой брат. Подписано - Петр Малышев. Все верно, и партизанил я под Ровно... И дальше, до Берлина доходил... Что ж он, стервец, все в таких красках расписал! От моего имени все это! Я ведь живой еще! Это называется - литературная запись. Вы уже жаловались куда-нибудь? Но я дойду до правды, будьте ласковы! Что у Юрия Сергеевича у самого сейчас сложный момент... Он человек ранимый, талантливый... У него своя жизнь, очень сложная... Ага, у всех жизнь. У одного Малышева нет жизни. Разве ж это дело? Люба подкалывает волосы, он следит за ее движениями. У тебя как это... Я тоже сейчас один. Но у меня это... У меня раньше и фотография была. Подходит к ней сзади. Осторожно гладит ее по шее, по волосам. Честно, зря не веришь. Почему ты мне не веришь? Ласкает ее, она не сопротивляется. Один остался у нас, по этой... Брата ведь знаешь моего? Все есть, а детей нету. А у меня Женечка. И еще могут быть. Бесшумно открывается дверь, входит Второй. Окинув взглядом обнимающуюся пару, он тихо проходит к столу. Видимо, это приносит облегчение. Бутылка стукает об стол, парочка наконец замечает вошедшего. Второй трет ладонью лицо, отрешенно. Люба, чем это здесь пахнет? Может, это мне кажется? Там щи в столовой на первое. Вам бы, Юрий Сергеевич, в самый бы раз сейчас горячих щец. Совсем вы себя не жалеете! Зачем, Люба, люди пьют? Эго вы меня спрашиваете? А кого мне спросить? Должен же кто-то мне ответить. Первый тем временем достает какие-то смятые бумажки, фотографии. Еще вопрос, Люба, отчего нельзя выпить чуть-чуть, для удовольствия и пользы? Отчего никак нельзя остановиться, ежели начал? К чему такие эти... Ты меня не жалоби! У меня, может, у самого с утра... Не в этом здесь дело! А вот к примеру: всегда мечтал я, чтоб зеркальный бар и разные в нем напитки... Семь разных бутылок - джин, виски, Кюрасао... И всегда можно подойти... На донышко высокого бокала... Открывает дверцу канцелярского шкафа. Падают и катятся по полу пустые водочные бутылки. Я лучше щец принесу. То, что вам необходимо. Кто вы такой и что вам надо. Я до правды дойду. Еще б тебе меня не знать. Ты всю жизнь мою разрушил. Не говорите так громко... Я перестаю понимать, когда быстро и громко... Не надо, знаете ли, понижать градус... Если сперва пиво, а потом водка, это пожалуйста, а вот если водка, а потом розовое крымское... Никогда не любил Крым. Не каждый день автор встречается со своим героем... Я тебя, можно сказать, породил... А я тебя убью. Для того и пришел. Хорошо, убивай, только сразу... Слушай, я тебя в первый раз вижу. Ты мне интервью давал? Слушай, я не знаю, как это называется... Но я просто так отсюда не уйду. Это же вранье все! От первого до последнего слова! Малышев - ваша фамилия? Я от этого никогда не отпирался. Вы участвовали в партизанском движении летом сорок четвертого в Белоруссии? Подлеца вижу, который все передрал у меня. Слова правды здесь нету. Ради денег душу заложат. Так вы свою часть денег за ваши воспоминания тоже получили! Ты меня не купишь! Получили денежное вознаграждение, гонорар. Пятьдесят процентов вы, пятьдесят я. Что, собственно, такого ужасного случилось, дорогой мой? Второй наливает Первому рюмку. Пишите: я, мол, был комиссаром и тридцать три немца лично расстрелял! То есть это, мол, я пишу, раз мои воспоминания! Я тебе все тогда рассказывал! Книжку нашу на конкурс выдвинули. В честь юбилея событий. Премию получим, у меня есть сведения... Вторая премия на конкурсе исторических книг. Первый хватается за голову. Кто ж тогда первую премию получил? Второй смотрит на него с сочувствием, пододвигает рюмку. Первый жадно опрокидывает ее. Когда все это кончится? Давай выпьем с тобой... Я ж тебя убить решился. Чего это я тебя лишил? Чего это у тебя такое было, что я вот взял и лишил? Войну, видите, у него украли! Нет, Юра, не смешно. А если смешно, чего ты не смеешься? А не смеешься, потому что тебе тоже не смешно. У меня встречи с читателями. Они мне вопросы задают, я отвечаю. Только ты это, Юра... Пусть это будет только твое дело. Ты мне разрешение должен подписать, на переиздание. Вот тебе мое разрешение! Поднимает пистолет, целится в него. У меня голова и без твоей пушки раскалывается. Мешал ли ты когда-нибудь перцовую горькую с крымским розовым? Вот тебе, друг, мои последние слова - никогда, никогда не мешай ничего с крымским розовым! Передай эти слова людям! Вот это самое неприятное. Налей, друг, еще одну... Но прямо в лоб. Я бы на твоем месте... Вот эта симпатичная, с тобой работает... На ней бы женился. Так я на ней-то и женат! Десять лет уже отбыл, веришь, нет? Ты бы стрелял, что ли. Ты говоришь - крымское розовое. Крым вообще не люблю. Как ни соберусь туда по путевке, у меня запой начинается. Местность такая подозрительная, то ли климат мне не подходит. Мешал ли ты это? Нестройными голосами грянули песню. Входит с дымящейся кастрюлькой Люба. Юра, ты с ума сошел! А если кто заглянет! Ты же на работе! Я с автором работаю, так всем и скажи. Жить тоже опасно, Люба... Помнишь лекцию профессора Рокотова? Впрочем, откуда тебе помнить, когда это я тебе курсовую писала. А Рокотов Лев Львович, у него целая тема была: если оружие есть в первом акте, то в последнем оно непременно выстрелит. Ну нам бояться нечего, у нас тут не первый акт какой-нибудь нескончаемой пьесы... Это только ты про меня написал, будто я тридцать три человека расстрелял! За любовь и дружбу. Это вечно живые чувства. Я потом расскажу тебе про любовь... Первый кивает головой, растопыривает пальцы, потом, шевеля губами, загибает пальцы. Наконец остается один палец - Первый тупо смотрит на него, показывает Второму. Палец ему покажи, он и смеется. Только не записывай ничего. Это я так тебе по дружбе. Кажется мне - будто я вечно тебя знаю! Ну так напиши мне разрешение на переиздание твоих воспоминаний. Диктуй, а я напишу. Что с тобой сделаешь. Ты же не отстанешь! Если меня отсюда выгонят, идти мне некуда. Пиши: разрешаю переиздание моих военных воспоминаний в литературной записи такого-то... Ну, раз уж ты меня не убил, то давай работать. Я диктую, ты пишешь... Ничего, в следующий раз... Что в следующий раз? Убью тебя в следующий раз... А пока - за что пьем? Как всегда - за любовь и дружбу. Говорит в дверях, причем язык его заплетается. Помни, Люба, я любил тебя всегда... Может, его проводить надо было? Люба падает на стол головой, плачет. Я мучаю тебя, Люба... Я не хочу, так получается... Ты катишься по наклонной плоскости... Как наши жены это любят. Когда мы катимся по наклонной плоскости. Я уйду от тебя. Я уеду из этого города. Я не могу больше. Не исключено, что без тебя я погибну еще быстрее. Тебя ведь можно еще спасти! Почему ты не хочешь детей? Зачем ты опять об этом. От меня не хочешь ребенка! Начнем все сначала - ты и я, в последний раз. Если и на этот раз я не сделаю тебя счастливой, уходи! Слова тебе не скажу... Входит Первый - волосы сзади в косичке, в руке гитара. Я к вам, Виктор Михайлович. Ну, я вижу, ты одумался. А говорил, не придешь больше. Вечером у нас эфир, помнишь? Выучил, что говорить-то надо? Я там написал тебе на бумажке. Пообедай, чего уж там. Потом решим проблему твоего лишнего веса. А так же все остальные проблемы. Люба, что у нас на обед? Да умеешь ли ты еще что-нибудь, кроме этих несчастных щец? Не знаю, что тебе на это сказать... Ты, Жека, садись там... Видишь, мы тут ремонт затеяли... Решили с Любой все-таки наладить жизнь... Первый берет листок, читает. Что я люблю: петь свои песни и девчонок. Много девчонок чтоб было, красивых и разных. Хотя, когда-нибудь, встречу свою единственную. Надеюсь, ребята, что это случится еще нескоро: семья, дети... Пока у меня - ха-ха. И не вздумай улыбаться своей собачьей улыбкой! Тогда тебе все сорок, Жека. Запомнил, что я тебе написал? Писала писака, читала собака. Где-то я это слышал. Писала писака, читала собака. Выпей, так уж и быть, рюмочку. Рюмочка - это рюмочка, а не две, не полбутылки. Возьми, там в баре. Первый открывает дверцу бара. Ну а ты как думал. Да возьми что хочешь. А то ты квелый какой-то. А вы, Виктор Михайлович... Ты же знаешь, я в рот не беру. Я свое уже выпил, правда, Люба? Я обещал когда-то Любе... С кем не бывает. Первый садится в угол, ссутулившись, ест щи. Если, скажем, не диван, а узкая проволочная кровать с шишечками... Спать хорошо на такой кровати, а любовью заниматься неудобно... А керосином и впрямь пахнет, потому что лампа тоже керосиновая. На ней стекло треснуло... Странно, хата мазаная, беленая, как здесь на юге и нужно... А деревом пахнет, оттого что стол свежесделанный, сосновый... Тимофей Игнатьич сделал сам... Откуда он все умеет? Таких больше нету, как Тимофей Игнатьич... Не только в нашей станице нету, вообще нет нигде. Это ж простые совсем щи, серые капустные... И вам - вкусно? Как же, Тимофей Игнатьич... Ваш папенька повара французского держал... Это любой вам скажет. Как же после этого вам могут нравиться мои щи? Первый ласково смотрит на нее. Дотрагивается до ее щеки. А все дело в том, что я больше ничего, ничего не умею готовить. Только и успела научиться. Первый гладит ее по голове. Смотри, говорит, Любаша, это женщине всегда пригодится! Другое, говорит, ты мала еще учиться, а серые щи даже ты сможешь сварить, если что. И дальше у кого было научиться? Тетки Таисьи теперь нет. И Ирины Федотовны нет. Тетка Феофила в Тифлис уехала, с грузином. Бог весть, жива ли. А тети Любы нет, и тетки Софьи тоже нет. Он вытирает ей слезы, нежно касаясь пальцами ее щек. Боже мой, как хорошо! Как же мне от ваших пальцев, Тимофей Игнатьич, хорошо делается! Он целует ее в лоб. Вы только никому так не говорите, ладно? Никому не говорите, что я так говорю - мол. А то меня из ячейки выгонят! Первый сел, потупил голову. Ну вот, опять что-то не так сказала. Если б знать, что я не так говорю! Если б вы, Тимофей Игнатьич, хоть однажды поговорили со мной! Он смотрит на нее. Пусть я твердо знаю, что вы, контуженный на войне, ничего не слышите, без языка и без понятия. Пусть я твердо это знаю! Проверять, мол, работу мельницы. Хорошо ли работает мельница и каков механизм. Я в городе его видала! Он берет ее за руку. У вас вся семья такая! Он страшный, кто приехал! Он привлекает ее к себе. Если б я только знала - любите ли вы меня хоть немножко! Если бы хоть разок бы полсловечка про это услыхать! Все знают - мельник Тимофей Игнатьич глух, нем и беспамятен с самой войны! Он целует ей руки, шею, плечи. Хорошо, что вы ничего не слышите... И я - могу сказать вам... Как я хочу от вас ребеночка, Тимофей Игнатьич... Они падают на кровать. Кожаная куртка, галифе, пенсне. С интересом смотрит на происходящее. Дорогая Люба, чем-то залило печку... Подозреваю, что это ваш суп. Второй тянет ее за руку. Ты потеряла бдительность, товарищ! Перед тобою классовый враг. Это всего лишь мельник. Он мелет зерно на всю округу. Я же говорила тебе - он был тяжело ранен на войне... У него два Георгия за храбрость. Грудь в крестах, голова в кустах... Отчего же это, Люба, ты не любишь меня, как я тебя люблю? Зачем в этом случае мы глядим в наше светлое завтра? Как же я, Люба? Как со мной прикажете поступать? Мочи нет, это надоело мне как. Люба с испугом следит за ним. Второй берет со шкафа пистолет, вертит в руках, кладет все же обратно. Берет тарелку, швыряет ее оземь. Наклоняется, поднимает с полу тарелку. Значит, все три мельницы этим Малышевым и принадлежали. Никто не отрицает этот факт. А нынче Малышевых осталось раз-два и обчелся... Василий, впрочем, не считается... Руки на себя наложил Василий... Теперь на тарелке трещина. Первый нагнул голову, но так и не повернулся. Степан, девятнадцатого года рождения... Потому если всей родни - сумасшедший дядька при мельнице? И Петра, и Степана. Они будут счастливыми людьми. Как отпуск кончится, занятия начнутся, я и приеду. Я должен здесь разобраться. Ну, если б еще мельницы не работали, я б не так здесь разговаривал. Дай честное комсомольское, что он и впрямь немой. Он как вернулся с войны, все молчит. А я знаю, он с рабочими на мельнице разговаривал! Вам на рабфаке профессор Воронцов читал? Про город Солнца читал. Там у всех были свои задачи - у глухих, у слепых! Даже у кого из всего организма осталась одна рука, и то... А как это происходит, что он с хуторскими детишками математикой занимался? Пифагоровы штаны во все стороны равны? Чтобы это доказать, надо снять и показать! Поворачивается лицом к ним. Ты же говоришь, он глух, нем и без понятия! Слушаю вас, господин мельник. Мельницы мы у вас отобрали... А вы нам муку смалываете! У меня забрали все. Я мелю ваше зерно. Я учу ваших детей. Механизмы должны работать, раз они построены. Но говорить с вами я не обязан. Второй хлопает в ладони. Вот я вас и разобъяснил, господин мельник. А это мы посмотрим еще... У кого это впереди - дорога, казенный дом! Как это в песне поется! Был его голос и впрямь столь мощен, глубок, и потрясающ, что даже Второй замолк. Ребеночка мы не успели, Тимофей Игнатьич. Отчего это, Люба, ты меня не любишь, как я тебя люблю? Отчего это такое бывает? Скажи, что ты будешь со мною. Скажи, что ты будешь со мною всегда. Как не хотел, а заговорил! Потому что есть такое слово - надо! Люба подходит ко Второму. Ты просишь, чтоб я не сообщал! Чтоб я его - помиловал! Что ж, во многом, Люба, это зависит от тебя... Обнимает ее, расстегивает кофточку. Падает с ней на кровать.

Твой режим мне известен. Потому что ты тупой. Он был уверен только в одном — в них пульсировала жизнь. Как мы будем вспоминать о. В схватках с ними погибло немало опытных Авроров. Струйки крови стекали по пылающей спине, образуя на полу разраставшуюся красную лужу. Если вы туда попадете — это очень хорошо.